Перкинс пристально смотрел на меня. Я поборола желание заорать на него. Натаниэль теснее прижался ко мне, пытаясь успокоить, чтобы я не вышла из себя. Он был прав. Если я начну орать на милого парамедика, он отправит меня в игнор, и Арэс не попадет на вертолет с первым рейсом.
— Послушайте, маршал, у нас двое людей умрут в течение часа, и это не считая Трэверса.
— Сколько людей поместиться в вертолете?
— Шесть. На этой поляне можно посадить только «Черный ястреб».
— Тогда есть место для двоих в критическом состоянии, плюс Трэверс, Арэс и еще один человек.
Он выглядел мрачно, нехороший знак.
— Не хочу показаться грубым, но я должен отсортировать пациентов по степени тяжести ранений и вероятности выздоровления. Даже если соглашусь с тем, что ваш друг подхватил то же самое, что и Трэверс, это все равно ничего не изменит. Я так понимаю, что они попытаются вырезать всю поврежденную ткань. У нас нет запаса крови для ликантропов, особенно четвертой отрицательной, как у него, по словам Никки. Это самая редкая группа крови в этой стране; ее всегда не хватает.
Я не стала заморачиваться о том, откуда Никки знает группу крови Арэса. Спрошу позже, если мы его спасем.
— Оборотню можно перелить человеческую кровь; так-то уж точно ликантропию никто не подхватит.
— Во многих западных штатах, даже в Колорадо, запас крови для ликантропов и людей строго разделен.
— Хотите сказать, что если даже мы его доставим в больницу, они не смогут его вовремя прооперировать, потому что ему нужна будет кровь?
Он кивнул:
— Сожалею, но это так.
— А что, если у вас будет ликантроп с первой отрицательной группой крови?
— Один человек может сдать достаточно крови для небольшой операции, но каковы шансы найти универсального донора с ликантропией?
— Я такой донор.
— У вас первая отрицательная и вы ликантроп?
— Я носитель ликантропии, но не изменяю форму, так что технически, я не ликантроп.
— Невозможно быть носителем и не перекидываться.
— Вот и они мне так постоянно твердят, но уже три года подряд я проваливаю все анализы крови, так что пришлось смириться.
Он заморгал, будто не веря, нахмурился:
— Если вы мне врете, Блейк…
— Я клянусь, что не вру. Результаты моих анализов крови записаны в моем личном деле в Службе маршалов.
Перкинс опять глянул на меня подозрительно.
Никки отозвался:
— Я слышу вертолет.
— Я ничего не слышу, — сказал Перкинс.
— Я тоже, но если Никки говорит, что слышит, значит и мы скоро услышим. — Только я закончила говорить, как и сама услышала отдаленное хлопанье лопастей вертолета. Он был далеко, но приближался.
— А, теперь слышу, — сказала я.
— А я все еще нет, — ответил Перкинс. Прошло еще пару минут до того, как и он услышал. Иногда я не ценила свой суперслух, с тех пор как постоянно была окружена оборотнями и вампирами.
Я сказала то, что говорила не часто:
— Пожалуйста, не дайте ему умереть, только не так.
Он нахмурился:
— Черт бы все это побрал, ладно. Никки можешь отнести его на поляну?
— Да, — ответил Никки.
— Идите за мной, и вы, Блейк, тоже не отставайте. Мы посадим вас на откидное сиденье, если пилот скажет, что у нас перегрузка, то вы за бортом.
— Я маленькая.
— Лучше помолитесь, что окажетесь достаточно маленькой, чтобы вместиться со всеми ранеными плюс еще донор крови.
Никки легко поднял Арэса и пошел за Перкинсом. Натаниэль взял меня за левую руку и тихо спросил:
— Как поживает твой страх полетов?
Я застыла, прекратив идти, и чуть не споткнулась.
— Что б тебя, — сказала я мягко, но с чувством.
— Ты и не подумала об этом, да?
— Если в моих силах его спасти, то я полечу.
Он сжал мою руку и сказал:
— Вот это моя девочка.
— Да, — ответила я. — Твоя.
Мы нежно целовались на ходу и первая же ветка зацепилась за его волосы. И, наверное, не последняя. Беккер даже сняла свою резинку для волос и отдала ему, чтобы он мог заплести их в косу. Хотя от этого его тело полностью обнажилось. Некоторые добрые дела вознаграждаются.
Но, как выяснилось, не все. Внутри «Черного ястреба» оказалось не так уж просторно. У нас был пилот, второй пилот, место для трех носилок и два маленьких сиденья для медиков. Один медик остался с Перкинсом помогать раненым на земле. Арэса и Трэверса мы уложили на одной стороне салона, а третьего раненого закрепили между ними и сиденьями для медиков. Когда все расселись по местам, стало как-то тесновато. Я не упоминала, что у меня еще и клаустрофобия?
В поле моего зрения маячили только носилки, никаких окон, что обычно помогает при клаустрофобии. Я была пристегнута к сиденью, хотя пришлось постараться, расположив дробовик и винтовку за спиной так, чтобы не мешались. Вибрация взлетающего вертолета проносилась по моему телу ровным, настойчивым ритмом. Подкатившая в лесу после бега тошнота, вернулась, и я пыталась ее унять, медленно и глубоко дыша. А еще пыталась притвориться, что не нахожусь в крутящейся машине смерти в нескольких десятках метров над землей. Раздался звук, словно кто-то пытался перебороть удушье, и он был настолько громким, что я услышала его даже сквозь наушники и шум лопастей. Подняв взгляд, я увидела, что Арэс пытается сесть. Медик из вертолета, которого мне представили как Лоуренса (так что я понятия не имела имя это или фамилия), отстегнул свои ремни и попытался силой уложить Арэса обратно, но тот оттолкнул его одним взмахом руки и только я спасла его от падения на лежащего посередине раненного мужчину, подставив ему руки под спину. Ни он, ни Трэверс не шевелились.